…Дежурный по заставе ожесточенно прижимал теплую телефонную трубку к уху, продувал её, рассматривал мембрану. Нет! Не было слышно в телефоне знакомого потрескивания.

Дежурный нервничал. Связь порвалась, когда он ждал срочного сообщения о результатах задержания двух неизвестных. Полчаса назад разыскали погибшего на посту Левенца. Несколько позднее нашли и Муху. Но никто ничего не сообщал об участи пропавшего Мохова и третьего нарушителя границы. Две собаки не смогли взять след: метель замела лыжню. Где искать солдата в скопище мелколесья, снегов и скал? А к дежурному заходят люди. Они ничего не спрашивают. Но разве дежурный не понимает, почему они заходят к нему, чего ждут? И сверху теребят. Каждые десять минут запрашивают: где солдат?

— На линию! — Дежурный обернулся к телефонисту. — Бегом.

Два вооруженных телефониста выбежали с заставы в бущующую ночь. Придерживаясь за провод, продирались они через заросли, спускались в расселины, обходили скалы…

Не прошли связисты и километра, как порыв был обнаружен. В овраге, под саженным слоем снега, согревая теплом своего тела неизвестного, крепко спал Мохов. К широкому ремню его был привязан конец оборванного телефонного провода.

Борис Раевский

«Старик»

Пятеро шли еле заметной тропой.

Вокруг было уныло, голо. Песок и глина, похожая на бетон, окаменевшая под солнцем, растрескавшаяся.

Было раннее утро, а солнце уже палило вовсю. Оно висело над горизонтом, как большой рыжий апельсин.

Выгорел и был почти белым песок. И высокий купол неба бесцветен, словно и небо выгорело.

Пятеро шли уже давно. В семь утра покинули машину.

Вот уж не повезло! Отъехали от лагеря полсотни километров — полетел кардан. И сколько шофер ни бился — всё впустую. Он чуть не кипел от обиды и злости. Надо же! Столько запчастей взял с собой! Целый склад. А кардан — не потащишь же?! Да и кто мог думать?!

Шофер с доцентом Рябининым пошли назад, в лагерь. Остальные пятеро — вперед, к «каменным бабам».

Это были молодые ребята-археологи. Четверым — и девушке тоже — лет по двадцать — двадцать пять. Только один постарше. На вид ему казалось под сорок, хотя лицо, черное, худое, иссеченное морщинами, с крупным носом и твердыми желваками скул, было из тех, по которым трудно судить о возрасте. Улыбнется — скажешь, тридцать, нахмурится — дашь все пятьдесят.

Молодые археологи давно знали друг друга. Двое работали в Институте археологии, двое были студентами. И только вот этот, пятый, Арсений Викторович, который им, юным, казался стариком, появился в экспедиции всего недели две назад и держался как-то на отшибе. Был он молчалив (может, потому, что заикался?), скуп на улыбки, и вообще не ясно, какой судьбой занесло его сюда. Ведь он не археолог, не этнограф и не антрополог — зачислен в отряд простым рабочим, а между тем окончил какой-то техникум и, судя по его обрывистым репликам, зимовал на Крайнем Севере, плавал на китобойной шхуне и даже в Египте побывал. Говорили, что он был тяжело ранен на войне, попал в плен, больше года находился в концлагере, бежал. Ходили слухи, что у него при бомбежке погибли жена и ребенок. С тех пор он и живет так, бобылем. Мотается по белу свету. Словно лопнуло что-то у него в душе, и никак не может он найти покоя, пристанища, найти свою «точку» на земле.

Так говорили. Но точно никто ничего не знал. А сам он не располагал к расспросам.

Пятеро шли через пески. До «каменных баб», если верить местным жителям, от места аварии было километров восемнадцать. Но что такое восемнадцать километров для молодых здоровых ребят, тем более когда рядом девушка, невысокая, очень симпатичная Симочка? Все юбки и кофточки ей были словно узки: молодое пышное тело распирало их.

Молодежь шагала бодро, а Симочка даже завела песню:

— Прекратите! — сухо оборвал Арсений Викторович. — Не на прогулке. Собьете дыхание…

Симочка подняла свои, тоненькие бровки, но петь не перестала. Принципиально. Вечно брюзжит этот Старик. «Собьете дыхание» — ишь ты! Ну, собью, так посижу, отдохну — не на марше ведь! И вообще — что он командует?! Ведь старшим назначен Кирилл.

Прошли ещё километра три. По рассказам местных жителей, уже должны были добраться до колодца. А его всё нет…

— Туземные километры, — усмехнулся Старик. — Кто их мерил?

Ему не ответили.

Прошли ещё километра четыре. Вот и колодец! Чуть не бегом кинулись к нему. Симочка первая, сорвав с лица темные очки, наклонилась над черной дырой. Пахнуло прелой гнилью. Камни густо облепила серая масса, высохшая плесень. Часть облицовки обвалилась, ворот разрушен…

— Весело! — протянула Симочка.

Кто-то из парней протяжно свистнул.

До «каменных баб» еще километров восемь. А фляги уже почти пусты. Местные жители уверяли, что на пути — древний заброшенный колодец. Там можно пополнить запас воды. И вот пожалуйста!

— Всё ясно, — закурив сигарету, сказал Старик. — Без воды, как известно, ни туды и ни сюды. Надо поворачивать…

— Поворачивать?! — вскочила Симочка. — Без результатов! Ну, знаете…

Кирилл — влюбленный в Симочку сухой, длинный, как оглобля, археолог, кандидат наук — сказал:

— Может, оно и мудро, но как-то… некрасиво. И не привыкли мы, молодежь, бросать начатое. Дойдем!

— Дойдем! — поддержали Мотя-Котя. Так всё в отряде звали двух неразлучных друзей, студентов Матвея и Константина.

— Ну, предположим, дойдем, — согласился Старик. — А обратно? Без воды…

— Ничего! — воскликнула Симочка. — Можно день и без воды. Люди по трое суток не пили.

— И вообще, — добавил Кирилл, — впятером там делать нечего. Сфотографировать «каменных баб», сделать обмеры — работа всего на час для двоих. Так что у кого нервочки — вполне могут вернуться…

Старик пристально посмотрел на него, даже шрам на щеке у Старика побелел. Хотел сказать что-то резкое, но сдержался.

И снова пятеро шагали песчаной тропой.

Впереди шли Мотя-Котя. Котя был коротышка, ниже Симочки, и это очень огорчало его. Он даже старался по возможности не стоять рядом с длинным Кириллом, чтобы не подчеркивать свою низкорослость. Был он застенчив и молчалив. Его друг Мотя шутил, что, если бы справедлива была поговорка: «Молчание — золото», Котя давно бы уже стал Рокфеллером.

Сам Мотя был тоже невысок, но в противоположность Коте весьма речист. На все упреки он усмехался: «А я и за себя и за Котю».

Был он добродушен и любил мурлыкать одну и ту же милую песенку:

И сейчас Мотя-Котя шли впереди. Мотя что-то говорил, Котя изредка молча кивал.

…Когда фляги пусты, пить особенно хочется. И хотя недавно никто даже не думал о воде, теперь, когда выяснилось, что её нет, все вдруг остро ощутили жажду. С каждым километром она жгла сильней…

Но вслух о воде никто не вспоминал. Словно в той детской игре: «да» и «нет» не говорите, «черное» и «белое» не берите».

Симочка старалась отвлечься, оживленно спорила с Кириллом о концертах Имы Сумак и кинофильме «Ночи Кабирии», о том, могут ли быть здесь «каменные бабы», или это просто вымысел местных жителей. Кирилл ведь был известный «бабник». Так в шутку называли его друзья, потому что он опубликовал уже две статьи о «каменных бабах» в Сибири.

— Да, странно, — сказал Кирилл. — Обычно изваяния находятся возле рек. А тут — в песках…

Он покачал головой. Голова Кирилла походила на негатив: лицо черное, загорелое, а волосы русые, к тому же выгоревшие.